кожей обтянутыми яйцами! Никита, не ожидавший такого раздирающего напора, непроизвольно округлил глаза, приоткрыл вмиг искривившийся рот, одновременно пытаясь вырваться, вывернуться из-под Андрея, но было уже поздно — длинный и толстый Андреев член был введён в эластично округлившееся очко Никиты полностью, до самой мошонки... «Андрюха... вытащи! Вытащи, бля... вытащи хуй из меня... больно! Больно, бля... больно, Андрюха! — прерывисто простонал Никита, пытаясь столкнуть Андрея с себя. — Вытащи... вытащи хуй, Андрюха!» «Тихо, Никита, тихо...» — обдавая лицо Никиты жарким шепотом — содрогаясь от наслаждения, Андрей приблизил губы к губам Никиты, страстно вобрал их в свой жадно открывшийся рот... давая Никите возможность привыкнуть к ощущению члена в анальном отверстии — не делая никаких движений членом в туго растянувшемся отверстии зада, Андрей какое-то время страстно сосал Никиту в губы... затем, оторвавшись от Никитиных губ — глядя в лицо Никиты опьяневшими от кайфа глазами, Андрей медленно, ритмично задвигал задом, постепенно наращивая темп: чувствуя нестерпимую сладость в промежности, в мышцах сфинктера, в самом члене, Андрей заскользил членом вверх-вниз — взад-вперёд... и Никита, пьяно смирившийся с болью, которая стала казаться ему уже не такой тупо — нестерпимо — раздирающей, как в первые мгновения, закрыл глаза, повторяя, словно в бреду, одно-единственное слово: «Андрюха... Андрюха...»
А Андрюха, между тем, был на седьмом небе... ах, какой это был упоительный, ни с чем не сравнимый кайф — трахать в туго обжимающее очко симпатичного шестнадцатилетнего одиннадцатиклассника! Это было античное — классическое, ни с чем не сравнимое — наслаждение... наслаждение, издревле известное всем народам на всех континентах — знакомое представителям самых разных сословий... наслаждение, воспетое и оболганное, запрещаемое рабам и рекомендуемое — в античные времена — свободному юношеству... наслаждение несомненное, упоительное, и Андрей, задыхаясь от ощущения абсолютного удовольствия, неутомимо скользил залупающимся членом в глубине Никитиного тела, то и дело наклоняясь над Никитой — сладострастно целуя Никиту в губы... оргазм был подобен взрыву: содрогнувшись от полыхнувшего между ног огня — конвульсивно стиснув мышцы собственного сфинктера, Андрей разрядился в Никиту мощным выбросом спермы, и эта сладость, сильная, почти болезненная, отозвалась мгновенной ломотой в облегченных от семени яйцах; тяжело дыша — не извлекая из Никиты член, Андрей грудью припал к груди Никиты, вжался губами в Никитину шею, закрыл глаза... «Андрюха... ты меня выебал... да? Выебал меня... писец! — Никита зашевелился, пытаясь столкнуть Андрея с себя. — Давай, бля... я тебя тоже... так же... в жопу, Андрюха... в жопу, бля! Давай...» «Никита... — Андрей, благодарно целуя Никиту в губы, рывком извлек из Никитиного зада потемневший опухший член и, оторвав своё тело от тела Никиты, тут же потянулся рукой за салфеткой. — Ты меня тоже... так же, Никита... обязательно!» Андрей извлёк из Никитиного зада член, и мышцы Никитиного сфинктера тут же сомкнулись, как если бы вообще ничего не было... и только изрядная порция Андреевой спермы, оставшейся в теле Никиты после извлечения члена, теперь могла бы со всей неоспоримой очевидностью подтвердить-засвидетельствовать только что произошедшее анальное сношение с Никитой в пассивной роли, — опуская ноги, трахнутый в зад Никита с чувством блаженного облегчения вытянулся на постели в полный рост... и хотя Андрей, как всякий другой индивид мужского пола, сразу после оргазма почувствовал телесную опустошенность и внутреннюю апатию, тем не менее он вновь потянулся за вазелином,... видя, как Никита, движимый естественным стремлением удовлетворить собственное сексуальное желание, тут же стал нетерпеливо
