адекватно своим мыслям-чувствам... слова «кайф» и «нормально» уже прозвучали, слова из уголовно-церковного лексикона — все эти насмешливо или даже презрительно произносимые «педики» и «гомики» — сейчас явно не клеились по причине их полного несоответствия реально пережитым чувствам-ощущениям, — словом, для начала нужно было разобраться в своём отношении к однополому сексу с собой наедине... и потому — разговор не клеился, — они перебросились ещё парой ничего не значащих фраз — и Баклан, вскинув взгляд на циферблат висящих над выходом из канцелярии часов, подчеркнуто будничным тоном проговорил:
— Я пошел спать... ты будешь ещё сидеть или тоже идёшь?
— Хуля я буду здесь сидеть! — отозвался Архип, поднимаясь с табуретки вслед за Бакланом.
Они вышли из канцелярии, и... вот что было удивительно: они оба, переходя по коридору из канцелярии в спальное помещение, ни словом не обмолвились о Зайце, словно ничего — ровным счётом ничего! — не было... а может, ничего удивительного в таком умолчании не было? Они оба «познали» Зайца, но... «Gnothi seauton» — такая надпись украшала фронтон храма Аполлона в Дельфах, причем изречение это, приписываемое одному из семи мудрецов, Фалесу, стало девизом Сократа: «Познай самого себя», — переходя по коридору из канцелярии в спальное помещение, младший сержант Бакланов и рядовой Архипов ни словом не обмолвились о рядовом Зайце, и это было неслучайно: где-то на уровне их подсознания уже был запущен ещё никак не осознаваемый, но уже незримо набирающий обороты естественный процесс самопознания,... и в этой новой рождающейся конфигурации салабону Зайцу просто-напросто не было места...
Их койки стояли в разных концах спального помещения — и младший сержант Бакланов, быстро раздевшись, повалился на свою кровать, одновременно с этим не выпуская из виду силуэт Архипа, — фиолетовый свет, излучаемый лампочкой дежурного освещения, практически ничего не освещал, а света, льющегося через вход-проём из коридора, едва хватало, чтоб осветить до половины «взлётку», так что в спальном посещении был достаточно плотный полумрак... глядя, как силуэт рядового Архипова, сняв штаны, рывком откинул в сторону одеяло, младший сержант Бакланов неожиданно сделал то, что ещё секунду назад делать не собирался... то есть, слова, обращённые в пустой казарме к парню, вырвались из уст Баклана спонтанно — и вместе с тем Баклан внутренне не удивился своим словам.
— Андрюха... иди сюда! — негромко проговорил-позвал младший сержант Бакланов.
Баклан видел, как Архип, повернувшись в его сторону, на мгновение замер... как, проходя по проходу, остановился у койки Коха — замер снова, наклонившись над лежащим Кохом... как вышел на «взлётку» и, бесшумно пройдя её, свернул в проход, ведущий к койке, на которой лежал он, младший сержант Бакланов, — подойдя, Архип сел на край койки, стоящей против койки Баклана.
— Что, Саня?
— Шланг спит? — тихо проговорил-спросил Баклан, глядя Архипу в глаза.
— Спит, — тихо засмеялся Архип. — С головой, бля, укрылся — хуй свой нюхает... токсикоман!
Баклан засмеялся в ответ, но засмеялся как-то вынужденно, или, говоря точнее, отозвался на смех смехом скорее автоматически, а не потому, что оценил шутку Архипа про Шланга, нюхающего свой хуй... они помолчали, — не было никаких внешних причин-поводов для напряга, и, тем не менее, странный напряг, ощутимо повисший в воздухе, они оба невольно почувствовали — словно между ними, находящимися в метре друг от друга, возникло невидимое магнитное поле.
— Чего ты, Санёк, меня звал? — прошептал рядовой Архипов, вопрошающе всматриваясь в глаза лежащего на боку младшего сержанта Бакланова... собственно, можно было эти вполне обычные слова не шептать: и в силу их казарменного статуса, и потому, что
