матово-чистые, нежные, без всякого проблеска какой-либо заметной растительности... а ещё на носу — ближе к переносице — у салабона Зайца было несколько едва различимых мелких веснушек, придававших его лицу выражение мальчишеской беспечности и даже отчасти наивности, — Архип, глядя на Зайца, чуть слышно рассмеялся:
— То, о чём ты подумал, мы с тобой, Дима-Димон, сделаем чуть позже... это, бля, кайф, и мы обязательно это сделаем, но — не сегодня... ты, бля, не ссы — не бойся: о том, что было сегодня ночью, никто ничего не узнает... я обещаю — слово даю! И о том, что будет у нас впереди, тоже никто ничего знать не будет. Понял меня?
— Да... я понял, — кивнул Заяц, глядя Архипу в глаза... «никто ничего не узнает» — это было сейчас самое главное!
— Вот, теперь нормально ответил — сказал «я понял»... и я, бля, понял, что ты меня понял. Мы ж, бля, с тобой как-никак земляки, — Архип тихо засмеялся. — В роте у меня земляков нет, а потому проверить это никто не сможет... так что, Димон, не ссы — в роте в обиду я тебя не дам. Но и ты, бля, учись за себя постоять... не у бабули же ты на даче! Завтра спишь до семи — имеешь право! Всё, бля... отбой!... — проговорил Архип, ловя себя на мысли, что этот Заяц, этот Дима-Димон, ему с каждой минутой нравится всё больше и больше... пацан, бля, и — на тебе: нравится... чёрт знает что!
Заяц, на слово «отбой» молча кивнув, устремился к своей кровати. А Архип, пройдя по коридору, вошел в канцелярию.
— О чём ты с Зайцем базарил? — Баклан, который слышал, как Архип позвал Зайца, вопросительно уставился на Архипа.
— Да, бля... объяснил салабону, что некрасиво «старичка» перебивать — что за такое неуважение к старшим товарищам можно, бля, запросто схлопотать в лобешник, — отозвался Архип, садясь против Баклана. — Чего ты, Санёк, хотел — чего меня звал сюда?
Они сейчас снова сидели так, как сидели в начале ночи... но сейчас ... эта ночь была на исходе — эта бурная ночь, обновившая многие смыслы-понятия, подходила к концу, и хотя они сидели точно так же, они уже были другие: с Баклана слетели все его понты, потому что после всего, что случилось-произошло этой ночью, было бы совершенно глупо крутить перед Архипом пальцы, каждый фразой и каждым движением доказывая своё превосходство и крутизну, в то время как сам Архип не мог не чувствовать, что, во-первых, младший сержант Бакланов на самом деле не такой уж крутой сексуальный монстр, каким он себя воображал-изображал, а во-вторых, в том контексте, в каком они очутились этой ночью, разница в сроках службы как-то естественно и необратимо утратила своё сакральное значение... и ещё было одно обстоятельство, тоже немаловажно: если в начале ночи Архип не мог не завидовать Баклану, который прозябал в казарме последние дни и которого на гражданке ждали биксы, то теперь Архип нисколько не сомневался, что на оставшиеся полгода службы ему, Андрюхе Архипову, бикс с успехом заменит Дима-Димон, и это будет ничуть не хуже... а может быть, даже лучше, поскольку всё в этом мире относительно, и что «лучше», а что «хуже» — кто знает? Короче говоря, никаких особых преимуществ за Бакланом Архип теперь, на исходе ночи, уже не видел, а это, в свою очередь, невольно делало их отношения паритетными, — они, Саня и Андрюха, теперь были на равных, и в этом был свой несомненный кайф — как если бы они были одного призыва.
— Я тебе о чём хотел сказать... ты, бля, наехал на Шланга — пообещал ему утро в голубых тонах... вазелин искать посоветовал... — Баклан, глядя на Архипа, усмехнулся.
— Ну... и что? — не понимая, куда Баклан клонит, Архип фыркнул, сдерживая смех. — А ты что, Санёк, предлагаешь? Ты хочешь, чтоб я его сделал всухую?
— Хуля ты ржёшь? А если он тебя вложит — если рота вернётся с полигона, и он командиру роту всё это
