расстаться...
— Нет, нет! Беру те слова обратно, прошу прощения за них...
— Уж так и быть, прощаю.
Их уста снова смыкаются, а его рука прямиком направляется за расстёгнутый отворот блузки, принимается поглаживать её груди через ткань комбинации, затем преодолевает верхний край последней, и пальцы предпринимают попытку проникнуть за чашечку бюстгальтера.
— Какая прелесть! И как жалко, что моя ладонь так стеснена в своих действиях, а глазам ничего не видно...
Жар его ладони, касавшейся кожи то одной, то другой груди, снова охватывает всё её тело. И уж совсем невыносимым этот жар становится, когда его пальцам удаётся протиснуться поглубже и легонько пощекотать сосок. Саша задёргалась и, хихикнув, вырывается из его объятий.
— Больно, — объясняет она ему, — бретельки в кожу впились.
— Так давай я их сниму с плеч! И мне они тоже мешают.
— А сам лифчик не мешает?
— Мешает, конечно.
— Ну так попробуй, сними его, — улыбаясь, предлагает она вдруг, сама удивившись своей собственной смелости.
И прильнув своими губами к его рту, ощущает, как одна из его ладоней мнёт через ткани блузки и комбинации её правую грудь, а другая, проникнув за воротник кофточки, опускается меж лопаток под комбинацию, упирается кончиками пальцев в лямку бюстгальтера и судорожно скользит вдоль неё в поисках застёжки.
— Сию минутку, — бормочет он, оторвавшись от её губ, и привстав, попытается заглянуть ей за спину, чтобы глазами увидеть то, что никак не могут обнаружить пальцы.
— Ну что, не получается? — с деланным недоумением интересуется Саша.
И, не выдержав, смеётся.
— Сию минуточку, говоришь? Ну, ну! И долго мне ещё ждать?
Заметив, однако, что Леонид почувствовал себя немного уязвлённым, она заставляет себя принять серьёзный вид и пускается в объяснения:
— Как видишь, застёжка особенная, с секретом... Ну да бог с ней, оставим её пока в покое. Никуда она от нас не денется. А мне, наверно от твоих ласк и поцелуев, стало так жарко, что дальше невмочь. И тебе, поди? Твоя ладонь, кажется, тоже взмокла...
— Да, подружка, но от собственных тщетных усилий. Да что ладонь. Всё тело покрылось испариной.
— Ещё бы, рубашка, небось, нейлоновая? Может быть ты освободишься от неё? Не стесняйся, милый.
— И в правду, без неё наверно легче будет. А стесняться чего? Вот видишь — был в рубашке, остался в майке. Но, насколько я понял, и тебе невмоготу от жары. Чего же ты стесняешься? Снимай кофточку!
— В таком деле я стесняюсь быть первой. Но примеру твоему последую.
— Позволь мне, пожалуйста, расстегнуть остальные пуговицы...
— Сумеешь?
— Постараюсь... Ну вот, видишь, всё сделано... Была кофточка на плечах, и нету её. Зато вволю можно полюбоваться плечами, покрыть их поцелуями... И груди уже малость доступны и взорам и на ощупь...
— Да, с пуговицами оказалось легче справиться, чем с застёжкой! — снова не может сдержаться Саша.
— Ох уж эта злосчастная застёжка! Где же она?
— И не пытайся найти её! Сказала же, что она с секретом, а для раскрытия этого секрета ещё не наступило время. Тебе, кстати, теперь не холодно?
— Рядом с тобой и холодно? О чём ты говоришь? Давай лучше поцелуемся!
Далеко ли до границы?
Новая диспозиция в её одеянии открывает иные возможности для его ласк. Тонкая ткань комбинации не препятствует, а может быть даже усиливает течение токов, исходящих от его горячих ладоней. Спустившись к талии, одна из них проникает за пояс юбки и, совершая круговращательные движения около пупка, начинает осторожно собирать в складки и тащить вверх подол комбинации и, обнажив плоть, устремляется, было, дальше. Не прерывая поцелуя, Осадчая пытается воспрепятствовать этому, крепко перехватив за запястье слишком любопытную руку.
