двигая головой над пахом Гоблина, насаживался влажным горячим ртом на колом торчащий член, и Гоблин, лежащий на спине, не мог не чувствовать, что секретарь сосёт отлично, даже классно — не хуже Олега... но Олег ни разу не кончил Гоблину в рот, и ни разу он не позволил Гоблину кончить в рот себе, — каждый раз, на недолгое время уединяясь на квартире Олега, они кончали друг другу исключительно в зад — взаимное сосание было лишь не лишенной приятности разминкой, и не более того; может, поэтому Гоблин, чувствуя, как нарастает знакомое наслаждение, неожиданно оттолкнул голову разошедшегося секретаря от своего паха, вырывая тем самым член из жаркого секретарского рта; не понимая, секретарь посмотрел на Гоблина вопросительно; «Становись... раком становись... давай!» — неожиданно хрипло проговорил Гоблин, и — рывком поднимаясь на ноги, он одним движением решительно дёрнул с себя трусы вниз, — залупившийся член его, мокро блестя в электрическом свете сочно багровой головкой, хищно задёргался от предвкушения; «Что — захотелось под кожу? В очко захотелось... да?» — пьяно засмеялся секретарь, вытирая тыльной стороной ладони мокрые губы;
«Ну! В очко... никогда не пробовал!» — хрипло засмеялся в ответ Гоблин; они смотрели друг другу в глаза, и им обоим было понятно, что будет дальше, — секретарь, молча улыбаясь, не отводя взгляда, медленно потянул с себя трусы, и они, скользнув по его ногам, бесшумно упали на пол... тело у молодёжного секретаря было белое, немного рыхлое, и оттого, наверное, тело секретарское казалось женственным — каким-то обтекаемым, домашним, ждущим ласку; секретарский член был явно больше, чем у Гоблина, но член у секретаря не стоял — член, толстый и длинный, на фоне белого тела возбуждающе выделявшийся своим светло-коричневым мягким оттенком, казался добротным куском садового шланга, — Гоблин, скользнув глазами по члену секретаря, мысленно удивился, что член у того не стоит, но заострять на этом внимание — думать об этом — было не время: возбуждённый торчащий член самого Гоблина рвался в дело, и Гоблин, вновь глядя секретарю в глаза, нетерпеливо проговорил: «Становись!»; «Хочешь?» — секретарь смотрел на Гоблина, улыбаясь; «Ты сам... сам хочешь... поворачивайся задом!» — отозвался Гоблин, сжимая в кулаке свой член; через минуту секретарь горкома молодёжи, приехавший на зональный семинар, прогнув спину, упираясь в ладони лбом, стоял поперёк кровати раком, и Гоблин, по-хозяйски сжимая ладонями его бёдра, сладострастно сопел, двигая задом... собственно, всё это было Гоблину хорошо знакомо — он делал своё дело уверенно, споро, с вполне естественным наслаждением... но когда, кончив — разрядившись секретарю в очко, он выдернул свой отстрелявший член из секретарской задницы, его ждало еще одно открытие: оказалось, что секретарь, пока Гоблин, двигая задом, сладострастно натягивал его в очко, успел разрядиться сам — на простыне поперёк кровати чётко темнели два вполне приличных пятна, появившихся от извергнувшейся секретарской спермы... «Ну, ни фига себе! — непроизвольно воскликнул Гоблин, вытирая гостиничным полотенцем свой мясисто опухший член. — Как ты так... как так можно?» «А что — научиться хочешь?» — секретарь, видя искреннее удивление Гоблина, не смог сдержать улыбки. «Да ну! На фига мне это...» — тут же последовал ответ, и в нём, в этом ответе, не было никакой фальши... оба они были вполне удовлетворены, и оба своего удовлетворения друг от друга не скрывали. Да и поздно было скрывать... что случилось — то случилось: первый секретарь горкома молодёжи оказался любителем такого секса, а Гоблин сделал вид, что он попробовал это впервые и что т а к о й секс ему т о ж е не претит, — зональный семинар, на который Гоблин привёз секретаря, длился четыре дня, и четыре дня — утром и вечером — Гоблин с
