делался твёрдым «массажный прибор»... и еще — Петька думал о Мишке, точнее, о том, что Мишке рассказать будет можно, а о чём ему, Мишке, рассказывать нельзя, и получалось, что в рассказе своём Петьке придется пропускать всё самое главное и самое интересное... На перроне Петьку встретил милиционер уже «свой», и они, сев на «уазик», первым делом поехали в отделение милиции, где Петьку допросила тётенька, которая была тоже в милицейской форме, и Петька ей «чистосердечно признался», что, во-первых, он, Петька, из дома не убегал, а «соскучился по бабуле» и потому решил бабулю проведать, — о том, что его накануне пороли «за секс», Петька решил умолчать... во-вторых, милицейской тётеньке Петька сказал, что деньги на билет в одну сторону у него были свои, собранные «из всякой экономии», — о том, что деньги ему занял Мишка, Петька решил не говорить... в-третьих, тётенька в форме милиционера от него, от Мишки, узнала, что бабули дома не оказалось и что назад его согласилась бесплатно подвезти тётенька-проводница пассажирского поезда, — о том, что он, Петька, ехал на «военном поезде», Петька решил не рассказывать... ну, а что было дальше, милицейская тётенька знала сама. «Допросом» Петька остался доволен — во-первых, его никто не пытал, и во-вторых — он, Петька, никого не выдал: ни Мишку, который занял ему деньги, ни своих друзей-солдат, и особенно «старшего солдата» Пашу, с которым он так замечательно провёл в «военном вагоне» время... А дальше тётенька-милиционер попросила милиционера Серёжу отвезти Петьку домой — и Петька на милицейском «уазике» отправился домой... Когда проезжали мимо Мишкиного дома, Петька спросил у милиционера Серёжи, нельзя ли включить сирену, чтобы проверить её работоспособность, на что милиционер Серёжа, рассмеявшись, ответил, что сирену сейчас будет изображать сам Петька, и — Петька с этой немного тревожной мыслью подъехал на милицейском «уазике» к дому. Акт мести был окончен...
Отец был дома. Милиционер Серёжа, весело сказав, что «беглец доставлен», попросил отца зайти до конца недели в милицию — как понял Петька, к милицейской тётеньке. Отец сказал, что зайдёт, и милиционер Серёжа, сорвав ... вишню — бросив её в рот, направился к выходу, — Петька с тоской посмотрел милиционеру Серёже вслед... Опыт Петьке подсказывал, что сейчас должна быть тематическая порка — «за побег»; впрочем, порки все были тематическими: «за учёбу», «за алюминий», «за секс»... и вот теперь — «за побег». И тут... тут с Петькой словно что-то случилось — Петька, посмотрев отцу в глаза, неожиданно твёрдо проговорил:
— Если будешь меня бить, убегу снова.
Сказал — и сам не поверил, что он так сказал, — вырвалось это у Петьки совершенно неожиданно и потому получилось более чем искренне, а значит — прозвучало веско и убедительно... так убедительно, что Петька тут же сам поверил в свои слова, — глядя на отца исподлобья, он повторил:
— Убегу... — и, помолчав секунду, обосновал: — Нечего меня пороть — я не маленький!
И — порка не состоялась... то ли отец Петьке действительно поверил в Петькину угрозу, то ли в последнее время ему уже всё труднее было удерживать во время порки вырывающегося Петьку — бог весть! А только тётке Полине, чутко прислушивавшейся из-за забора, ничего не обломилось... Петька коротко рассказал отцу, как он переночевал у бабули, не забыв упомянуть, что он полил грядки с огурцами, а во всём остальном информация для отца ничем не отличалась от той дезинформации, которую Петька выдал милицейской тётеньке... и — жизнь у Петьки покатила дальше.
Через неделю уехала Лерка, и Петька в последний день снизошел до разговора с ней. Впрочем, разговор был своеобразный. Лерка, например, хотела Петьке рассказать, как она была на концерте популярного попсового певца, удочеренного некогда популярной певицей, но
