глядя на него, уже догадываюсь, чего он хочет, потому как от Васи исходит одному мне понятное вожделение... «Пойдём, — говорит он, подтверждая мою догадку, — до обеда есть ещё час времени... успеем!» А куда я пойду? Я только что пришел — я только что с Толиком... короче, полный писец! У меня в штанах чуть припухший — умиротворенный — висяк, а у Васи рука в кармане, и он через ткань кармана и ткань брюк тискает-сжимает свой стороннему глазу не видимый стояк... «У меня, бля, стояк... пойдём!» — уговаривает меня Вася, соблазняя своим готовым к бою крупнокалиберным орудием... словом, он напирает — меня упрашивает, а я стою и смотрю на него, как комплексующая целка... он возбуждённо просит меня, он упрашивает, а я отбиваюсь от его напора какими-то плоскими шутками: он хочет весомо, конкретно, грубо, а я... стоя перед Васей, я шучу по поводу его половой распущенности, в корне подрывающей моральный облик отличника боевой и политической подготовки: глядя на младшего сержанта Васю, я никак не могу придумать весомый аргумент для отказа от кайфа... вспоминая, я неспешно пью неразбавленный мартини, — я не помню, что именно я тогда придумал — как именно я убедил Васю перенести наше рандеву на другое время, но вот то, как мы стоим в нескольких метрах от палатки, я вижу совершенно отчётливо: весна, деревья ещё голые... по небу плывут облака, и под этими плывущими облаками два парня в военной форме стоят недалеко от палатки друг против друга — они о чём-то разговаривают, причем один из парней то и дело смеётся... ну, а что мне оставалось делать ещё? Всё это я вижу совершенно отчетливо, словно смотрю на фотографию... на фотографию, которой нет в моём дембельском альбоме...
Когда я вхожу в спальню, Эдик сидит в кресле — в шортах, которые я ему два месяца назад в качестве презента привёз из Чехии... шорты, пара рубашек, махровый халат, пара махровых простыней, а также пара комплектов постельного белья — всё это у меня для Эдика есть... да, есть, хотя официально Эдик является всего лишь моим персональным водителем; но это — официально... впрочем, чему удивляться? Сегодня куда ни плюнь — везде параллельные жизни: в сексе, в церкви, в бизнесе, во власти... везде — параллельная жизнь. Qui jure suo utitur nemini facit injuriam. Ага... именно так!
— Ну, Эдик... кто-то попал в поле твоего внимания? — говорю я, появляясь на пороге спальни.
Эдик вскидывает на меня глаза, и я мгновенно вижу-понимаю, что что-то случилось... секунду-другую мы молча смотрим в глаза друг другу... я представить не могу, что могло случиться-произойти за те полчаса, что Эдик был в спальне, и — тем не менее... тем не менее, что-то во взгляде Эдика не так, хотя сам Эдик, сидящий в привычных мне шортах, выглядит, как всегда, спокойно и невозмутимо, — я цепко всматриваюсь в глаза Эдика... вот оно что! — во взгляде Эдика сквозит несвойственное ему любопытство... какое-то совершенно детское любопытство — любопытство-вопрос.
— Я посмотрел все фотографии... — говорит Эдик, причем выражение его глаз не меняется.
— Так... и — что? — спрашиваю я, стоя в дверях спальни — не проходя вперёд.
— Виталий Аркадьевич, я уже видел... — говорит Эдик, неотрывно глядя мне в глаза. — Половину фотографий, которые в вашем альбоме, я уже видел...
— Где? — коротко выдыхаю я; слова Эдика о том, что он видел фотографии из моего дембельского альбома, для меня настолько неожиданны, что я своё «где?» произношу скорее автоматически, чем осознанно... он видел половину фотографий — видел раньше... где он мог видеть их — где и когда?! Такого зигзага-поворота я никак не ожидал — совершенно не предвидел... лихорадочно соображая, что всё это может значить, я неотрывно смотрю Эдику в глаза... черт! Глядя на Эдика, я мгновенно трезвею. — Где ты мог видеть эти фотографии? — спрашиваю