это делать — и я это делаю... с вами делаю...
— Может быть, Эдик, тебе нравлюсь я? — говорю я, пряча под шутливо снисходительной — чуть ироничной — улыбкой мальчишечье сердце, взывающее к взаимности.
Эдик секунду-другую молчит, опустив глаза... затем снова вскидывает на меня взгляд, и во взгляде его я по-прежнему вижу вопрос, обращенный ко мне... впору не мне его спрашивать, а мне самому отвечать на вопросы его!
— Я не знаю, Виталий Аркадьевич, что именно вы хотите сейчас от меня услышать, но... я вас уважаю, и вы это знаете, — Эдик снова говорит медленно, словно старается взвесить каждое произносимое слово. — Мне нравится у вас работать... ну, и всё остальное... — Эдик, на мгновение запнувшись, смотрит мне в глаза, — всё остальное мне тоже нравится... наверное, нравится потому, что нравитесь мне вы... ну, то есть, вы — вы сами... а как иначе? — Эдик смотрит на меня вопросительно. — Это не только то, что в постели... это — всё вместе...
Какое-то время я молча смотрю на Эдика... «это — всё вместе»... ну, и что мне надо от этого парня ещё? Чтобы он сейчас бросился мне на шею? Я знаю, что он это не сделает... во всяком случае, он не сделает это сейчас... возможно, не сделает этого никогда. Но разве мне мало сейчас того, что я от него услышал? Он сказал мне, что я ему нравлюсь — что ему нравится быть со мной, и не только в постели, а вообще... разве этого мало?
— Хорошо, Эдик, — говорю я, невольно улыбаясь, — ты нравишься мне, я нравлюсь тебе... по-моему, это неплохо... очень даже неплохо!
— Да... наверное, — отзывается Эдик, доедая бутерброд. — Завтра днём, Виталий Аркадьевич, я буду вам нужен?
— А что?
— Я обещал родителям Юли съездить с ними на дачу — нужно там что-то им сделать-помочь... — Эдик, говоря это, смотрит на меня вопросительно.
— Конечно, Эдик! Завтра утром позавтракаем, и — ты будешь свободен, — говорю я, — свободен до понедельника. Я сейчас в душ, и — пойду спать... а ты, если спать не хочешь, иди в другую спальню — там найдёшь, чем заняться.
Я говорю «найдёшь, чем заняться», имея в виду интернет... ну, то есть, если Эдик не хочет спать. Но Эдик мои слова понимает по-своему.
— Мне спать в другой спальне? — спрашивает он.
— Чего это ради? — я смотрю на него, улыбаясь. — Я тебе этого не говорил.
— Тогда, Виталий Аркадьевич, я тоже пойду ложиться, — говорит Эдик, поднимаясь из-за стола. — Спокойной ночи?
— Да, Эдик, спокойной ночи! — отзываюсь я, наливая последнюю рюмку водки. — Эдик! — неожиданно для себя самого говорю я, глядя уходящему Эдику вслед. — Принеси мне альбом...
— Хорошо, — оглянувшись, Эдик кивает головой.
Он возвращается с альбомом, держа его раскрытым на том самом месте, где мы прервались, — с черно-белого снимка на меня смотрит младший сержант Вася — мой сослуживец, мой друг, мой сексуальный партнёр и, как теперь оказалось-выяснилось, отец Эдика... с фотографии, беспечно улыбаясь, из нашего общего прошлого смотрит на меня будущий отец Эдика — моего персонального водителя, в которого я, кажется, уже влюблён... всё смешалось в доме Облонских! Прошлое, настоящее, секс, любовь... какое-то время — буквально секунду-другую — мы оба смотрим на фотографию симпатичного парня в форме младшего сержанта...
— Потом, Эдик, — говорю я, — ты мне что-нибудь расскажешь... об отце мне расскажешь. Как-никак, а мы вместе служили... в одном дивизионе... — Мне хочется расспросить Эдика сейчас, но я умышленно говорю «потом», и ещё я говорю «как-никак», чтоб таким образом позиционировать младшего сержанта Васю как одного из своих многочисленных сослуживцев — одного из тех, с кем свела меня служба в армии, и не более того.
— Хорошо, — отзывается Эдик. — Виталий Аркадьевич... а вы
