не отталкивал от себя жаждущих, и этого было вполне достаточно — в пору молодости... и вот, спустя три десятка лет, поседевший-полысевший Гоблин, после длительного забвения сам возжелавший однополого секса, теперь должен был сам предпринимать какие-то шаги — где-то как-то с кем-то знакомиться, говорить какие-то намёки, завуалировано демонстрировать своё «меньшевистское» желание... ничего этого Гоблин делать не умел; пару раз — впервые за тридцать лет — он, смутно надеясь встретить такого же жаждущего, сходил в городскую баню, и — ничего это ему не дало: во-первых, в бане мылись-парились такие же, как он, зрелые мужики, а Гоблину партнёр представлялся-виделся молодым, стройным, гибким — как «товарищ младший лейтенант», — таких, молодых-стройных, в бане почему-то оба раза не оказалось: то ли парни ходили в баню в другое время, то ли не ходили вообще — мылись дома... а во-вторых: даже если б и оказались... ну, и что делать дальше — как подкатывать-предлагать?
То-то и оно, что Гоблин Никандрович, возжелавший однополого секса, этого не знал — не было у него, у Гоблина, такого опыта... а кроме того, посещая баню в одиночку, Гоблин не мог исключить вероятность, что там ему встретится кто-либо из знакомых, и — поди потом объясни, что делает он, имеющий благоустроенную квартиру, в общественной бане! Одним словом, баня как место возможного знакомства для Гоблина отпала... ну, и что ему оставалось ещё? А ничего ему не оставалось — город был северный, не очень большой, и никаких специальных мест для встреч-знакомств в городе не было, — Гоблин, взбираясь на Дульсинею, привычно выполнял «супружеский долг», но всё это было уже без «ахов» и «охов» — всё «ахи-охи» давным-давно выдохлись, и Гоблин, размеренно двигая бёдрами, иной раз, глядя перед собой в подушку, напряженно сопя, мысленно видел «товарища младшего лейтенанта»... вот ведь как в жизни бывает — как иногда в жизни случается! Время шло, а желание Гоблина — желание снова, как в молодости, вкусить сладость однополого секса — не исчезало, не испарялось, не выветривалось... ну, а что происходит с желанием, которое, не исчезая и даже не ослабевая, вместе с тем никак не реализуется? Что происходит с сексуальным желанием, не находящим своего естественного — им обусловленного — выхода? Правильно: оно извращается... искажаясь-трансформируясь, оно, желание однополого секса, порой превращается в свою противоположность, и тогда явные или смутные, но никак не реализуемые — нереализованные — гомосексуальные устремления неизбежно преобразуются в подобие гомофобии. Потому в подобие? Потому что фобия — это страх, порой неосознаваемый, но вполне объяснимый, страх перед собственной гомосексуальностью, а в случае с Гоблином это всё-таки был не страх, а была затаённая зависть к тем, у кого в этом плане — на «голубом поприще» — всё получалось-складывалось... у кого-то — всё было ok, а у него, у Гоблина, был вместо кайфа кукиш, и его тайная, никому не видимая зависть, постепенно накапливаясь, усиливаясь, незаметно для самого Гоблина мало-помалу дрейфовала в сторону банальной ненависти; говорят: от любви до ненависти один шаг... может быть, шаг и не один, но то, любовь и ненависть — две стороны одной медали, в случае с Гоблином сомнений не вызывало; не реализовав своё желание однополого секса естественным образом, Гоблин был готов реализовывать свои устремления неестественно и извращенно, а именно: в форме активного, вполне искреннего неприятия, — вот в каком смысле не нашедший гомосексуального удовлетворения Гоблин Никандрович постепенно превращался в банального гомофоба — в того, кто не может спокойно пройти мимо, если кто-то где-то на поприще «голубой» любви вполне удовлетворён, самодостаточен, а то и вовсе счастлив... «извращенцы!» — думал Гоблин, и думал он так все чаще и чаще;
