извращенное желание, и реализовал он его самым естественным образом, а именно: совершил — с упоением, с наслаждением совершил! — полноценный «богомерзкий акт»... вот она, непредсказуемость жизни! Казалось: уже никогда... уже никогда он не вкусит сладость однополого секса — жизнь его стопудово шла-катилась «мимо кассы», и вдруг... кто б мог подумать! Когда они, Гоблин Никандрович и Колька, привезли из мастерской отремонтированный холодильник, у Гоблина еще не было в отношении Кольки никакого внятного плана... а было — что?
Была некоторая возбуждённость, навеянная прошедшей акцией, и если б Колька сам — своим вопросом о наличии однополого секса в армии — не подтолкнул Гоблина Никандровича к решительным действиям, то... скорее всего, ничего бы в тот день не случилось — ничего бы не произошло. «А я слышал, что в армии это делают... правда это? — спросил Колька, простодушно глядя Гоблину в глаза; и еще он спросил, не меняя интонацию: — Вы в армии были — служили в армии?» — эти вопросы, заданные Колькой без всякой тайной мысли, неожиданно попали в цель, и Гоблин Никандрович, непроизвольно дрогнув при слове «армия», вдруг неожиданно подумал, что Колька — это его шанс... здесь и сейчас! — попробовать, попытаться, рискнуть... а вдруг — вдруг всё получится? Ведь остался же этот Колька у него — сидит, пьёт чай... они говорили об однополом сексе, и Гоблин Никандрович, не зная, как Колька отзовётся-отреагирует на его поползновение, лихорадочно просчитывал варианты, как это можно сделать — как Кольке, сидящему напротив, предложить... армейская юность, навсегда ушедшая, неповторимая, беззвучно плыла перед мысленным взором Гоблина Никандровича, — он смотрел на Кольку, уже мысленно решившись, но ещё не зная, как это сделать, а Колька... пьющий чай Колька даже подумать не мог, какие чувства бушуют в душе Гоблина Никандровича! И уж во всяком случае Колька, меньше всего думавший — думающий — о сексе, никак не ожидал... не ожидал он, что Гоблин Никандрович, шестидесятилетний мужчина, активист движения «За моральное возрождение», точно так же, как Лёха, захочет его в зад!
А Гоблин, между тем, глядя на Кольку, лихорадочно думал... ведь, в принципе, всё складывалось как нельзя лучше: Колька сидел у него в гостях, пил чай, и они говорили об однополом сексе... конечно, они говорили об этом как об извращении, но не слова были важны и значимы в тот момент, а сам факт подобного разговора — разговора наедине — вселял надежду... и решение, под каким соусом-приправой это сделать — как Кольке предложить, пришло неожиданно; «И в школе, и в армии — везде... везде это есть...» — словно эхо, повторил Гоблин свои собственные слова и, продолжая смотреть Кольке в глаза, неожиданно проговорил: «Вот ты, Николай... ты — смог бы так?» «Как?» — не понял Колька. «А так! — Гоблин, не спуская с Кольки вопрошающего взгляда, выдохнул своё «так» энергично, упруго, даже как бы азартно. — Так, как эти... сможешь?» «В жопу?» — вырвалось у Кольки, и вырвалось это как-то само собой, почти что непроизвольно. «Ну-да, типа этого... в задний проход — смог бы?» — проговорил Гоблин, всё так же буравя Кольку глазами. «Я? Не знаю...» — Колька, ещё не зная, куда Гоблин клонит — зачем он об этом спрашивает, пожал плечами. «Вот! А знать себя — надо... надо себя знать! — назидательно, как старший младшему, проговорил Гоблин и, сделав паузу — пристально глядя Кольке в глаза, коротко, упруго выдохнул: — Ну, так... что?» «Что?» — удивлённо дрогнув ресницами, отозвался Колька, и снова — в удивлении его не было никакой наигранности, никакой фальши. «А то, Николай... то самое! Попробуешь?» — и хотя Гоблин не произнёс открытым текстом, что именно он предлагал Кольке попробовать, слова его, с напором произнесённые, в контексте всего предшествующего разговора
